История западноевропейской музыки до 1789 года
заполняющим весь четвертый акт. Рено
Еще более это относится к волшебным сценам, заполняющим весь четвертый акт. Рено скрывается в волшебных садах Армиды. Его друзья, два храбрых рыцаря, отправляются на поиски. Силой волшебства перед ними возникают то невероятные опасности (разверзаются бездны, нападают страшные чудовища), то манящие светлые видения (образы возлюбленных), которые должны отвлечь их от поисков Рено. На фоне бурного оркестрового сопровождения звучит взволнованный диалог рыцарей (традиция Рамо в «Перуанских инках»). Фантастике ужасов противопоставлены светлые идиллические картины, беспокойным, бурным звучаниям — почти пасторальная, мягко декоративная музыка (арии, балет, хор). Основная же драма Армиды и Рено тем самым как бы на время отстраняется — до пятого акта, где она приходит к трагической развязке. Последние сцены оперы полны высокого драматизма. Это единственный подлинно трагический финал у Глюка, без
257
балета и торжественного заключительного хора, что предопределено самим либретто. Патетический речитатив Армиды, отчаянно удерживающей Рено у себя, воинственные реплики рыцарей, призывающих его следовать за ними, выражение и скорби, и решимости самого Рено — это вершина драматического напряжения, кульминация всего произведения, в данном случае сдвинутая к самому концу. Оперу завершает большой патетический монолог страдающей и гибнущей Армиды, который звучит на фоне оркестровой картины разрушения ее волшебного замка. Подобно сцене извержения вулкана в «Галантной Индии» Рамо, здесь как бы сливаются бурное выражение неистовой страсти и картина грандиозных разрушений: героиня оперы гибнет, сокрушая с собой все свои владения.
«Армида», вне сомнений, самая противоречивая из реформаторских опер Глюка: избирая для себя старое либретто Кино, композитор обрек свое произведение на такую судьбу. Вместе с тем новое и на этот раз прямое соприкосновение с опытом и традициями французской лирической трагедии не осталось без последствий для дальнейшего: оно по-своему отразилось в партитуре «Ифигении в Тавриде», на возросшей в ней роли оркестра, на широте построения сцен, на возникновении особого колорита необычного, рокового, страшного.
