История западноевропейской музыки до 1789 года
Руссо убежден, что французский язык
Руссо убежден, что французский язык непригоден для музыки, он глуховат, в нем излишек согласных, не хватает гибкости и свободы интонаций — всего того, что так музыкально в итальянском языке.
Пример итальянской оперы-буффа и особенно оперной музыки гениального Перголези как бы ослепил Руссо: критерии итальянского искусства он безоговорочно применил в оценке французского. Однако отличия французской вокальной музыки от итальянской, в частности преобладание декламационной мелодии над широко кантиленной, были всего лишь специфической традицией национальной творческой школы, только, быть может, значительно обескровленной на сцене Королевской академии музыки. Так, полемизируя против старых форм искусства, Руссо поставил под сомнение и национальную художественную традицию в целом. Впрочем, он, к счастью, в этом вопросе не оказался вполне последовательным. Он словно позабыл в 1753 году (когда писал все это), что им уже была сочинена французская интермедия «Деревенский колдун», в которой и текст, и музыка принадлежали ему самому. В одной из своих статей он как-то оговорился, что, сочиняя мелодию, нужно избегать подражания театральной декламации, а «подражать надлежит непосредственно голосу природы, говорящему без аффектации и без искусственности» 18. Таким образом, Руссо все-таки
18 Из статьи «Выразительность» в «Музыкальном словаре». — Цит. по кн.: Музыкальная эстетика Западной Европы XVII — XVIII веков, с. 434.
203
различал неестественный язык театра и естественный «голос природы», хотя и тот и другой были, разумеется, всецело французскими.
Острая художественная восприимчивость и темперамент полемиста сообщили критическим оценкам Руссо огромную разоблачительную силу. Его жестокие насмешки над оперным спектаклем Королевской академии музыки звучат в «Новой Элоизе» уничтожающе. Он смеется над убогостью всех оперных «чудес»: «Голубоватое тряпье, свисающее с балок или веревок, как белье, вывешенное для просушки, изображает небо [...].
